Музыкальный автопортрет: "Шарманщик" Шуберта

Горькое разочарование доставил Шуберту его "Зимний путь": уже первое исполнение перед друзьями ясно показало ему, что трагическая реалистичность этих песен отпугнёт слушателей и певцов, и не в последнюю очередь издателей. Шуберт понимал, что они находились в противоречии с умильной сентиментальностью песенной продукции, которая наводняла рынок. Этими песнями он обнажал открытые раны современного ему общества. Возможно, именно по этой причине Шуберт не выпускал их из рук, прежде чем они не приобрели такую форму, какую он считал нужной. Не было песен, над которыми Шуберт работал бы так долго и тщательно, как песни "Зимнего пути".

Композитор был болен, нуждался в деньгах и это заставило его расстаться с ними. Друг Шуберта, немецкий композитор Франц Лахнер рассказывал, как ему пришлось отнести первые песни к издателю Хаслингеру с целью во что бы то ни стало возвратиться с деньгами - больному необходимо было купить лекарства. Издатель заплатил по одному гульдену за каждую песню. Тщётно Шуберт восставал против того, что "художник всю свою жизнь вынужден быть рабом любого лавочника". Государство, которое "должно кормить таких людей, как я", оставалось несбыточной мечтой.

Между тем музыкальный рынок времён Шуберта был уже довольно развит и вполне мог прокормить композитора, единственным источником существования которого была продажа издателям своих произведений. Венская "Донау Цайтунг" писала: "Когда мы видим некоторых издателей нот, пролетающих в роскошных фаэтонах по венским улицам или по Пратер-аллее, то мы начинаем понимать благородную гордость и резвость запряженных в эти экипажи лошадей - ведь их, подобно коням гомеровского бога солнца, кормили амброзией, сиречь, песнями Франца Шуберта".

У Шуберта не было ни склонности, ни умения пробиться в высшие круги, найти покровителя, который мог бы помочь ему подняться. Он не сумел ни устроиться на службу, ни добиться постановки своих опер. Так всю жизнь и прожил в крайне стеснённых обстоятельствах, и единственным источником доходов оставались для него именно торговцы музыкальными изданиями, которые пользовались безвыходным положением музыканта. В таких безрадостных обстоятельствах Шуберт терял мужество и надежду.

"Ты-то пошёл в гору, - говорил Шуберт одному из друзей - драматургу Бауэрнфельду, - тебя я уже вижу надворным советником и знаменитым автором комедий! А я? Что будет со мною, бедным музыкантом? Придётся мне на старости лет, как гётевскому арфисту, обивать чужие пороги и выпрашивать кусок хлеба!" Шуберт имел в виду арфиста из романа Гёте "Годы учения Вильгельма Мейстера", и в особенности его песню "Тихо к двери проскользну я..." На это стихотворение в 1816 году Шуберт написал песню для голоса с сопровождением фортепиано. Тогда он сравнивал свою участь с участью арфиста из "Вильгельма Мейстера", в цикле "Зимний путь" он к образу бредущего от двери к двери старика добавил ещё один музыкальный автопортрет, трагическая ирония которого была ещё разительнее - "Шарманщика".

Вот стоит шарманщик

Грустно за селом

И рукой озябшей

Он вертит с трудом.

Топчется на месте,

Жалок, бос и сед.

Тщётно ждёт бедняга,

Денег в чашке нет!

Люди и не смотрят,

Слушать не хотят,

Лишь собаки злобно

На него ворчат.

Всё покорно сносит,

Терпит всё старик,

Не прервётся песня

И на краткий миг.

Хочешь, будем вместе

Горе мы терпеть?

Хочешь, будем песни

Под шарманку петь?

(Перевод С. Заяицкого)

«Шарманщик», последняя песня цикла — одна из самых потрясающих по безысходности песен Шуберта, решенная предельно скупыми средствами: уныло повторяющиеся примитивные звуки шарманки прерывают берущую за душу, тоскливую, удивительно простую мелодию, которая завершается горестным вопросом.

(Дитрих Фишер-Дискау)

Вильгельм Мюллер, немецкий поэт-романтик, поставил это стихотворение в самый конец своего цикла, хотя его собственное материальное положение даже в отдалённой степени не напоминало положение Шуберта и ему не угрожали ни бедность, ни нужда. Но для Шуберта в этом заключалась некая глубокая жизненная правда. В объявлении, извещавшем о выходе песен, говорилось: «Каждый поэт может желать себе счастья быть так понятым своим композитором, быть переданным с таким теплым чувством и смелой фантазией...»

«Зимний путь», написанный четырьмя годами позже "Прекрасной мельничихи"окрашен трагическим настроением. По-весеннему цветущий юношеский мир уступает место тоске, безнадежности и мраку, так часто наполняющим душу композитора в последние годы его жизни.

Юноша, отвергнутый богатой невестой, покидает город. В темную осеннюю ночь он начинает свой одинокий и бесцельный путь. Лирический герой «венка жутких песен» (так называл своё произведение сам Шуберт) предстаёт перед слушателем с разных сторон. Каждая песня, решённая как монолог влюблённого, открывает новые эмоциональные нюансы и углубляет его психологическую характеристику: любовная драма оказывается лишь предпосылкой бесцельных странствий героя, тщетной попытки его бежать от самого себя, от своих страданий.

Образ шарманщика — бездомного нищего бродяги — глубоко символичен. Он олицетворяет судьбу артиста, художника, самого Шуберта. Не случайно в конце песни в прямой авторской речи звучит вопрос, обращенный в нищему музыканту: «Хочешь, будем вместе горе мы терпеть, хочешь, будем песни под шарманку петь». В простоте и лаконизме скупо отобранных приемов — сила их выразительности и производимого впечатления, выдержанная тоническая квинта в басу — гармония простого народного инструмента: волынки, лиры, шарманки — сковывает все движение песни.

С наигрышами чередуются фразы певца, звучащие на том же фоне уныло гудящих в басу квинт. Певец повествует о том, как за селом нищий старик вертит замёрзшими пальцами ручку шарманки.

Никто не слушает беднягу, никто не бросает монетки в поставленную рядом тарелочку. Автор видит в обездоленном одиноком старике своего товарища по несчастью. Он просится странствовать вместе с ним, сопровождая его горестные песни.

Едва уловимые изменения рисунка мелодии не затрагивают ее существа. Щемящей тоской веет от той безжизненности, механистичности, с какой чередуются фразы монотонного напева голоса и инструментального наигрыша. Только когда описание судьбы обездоленного музыканта переходит в прямую авторскую речь: «Хочешь, будем вместе горе мы терпеть», вскрывается подлинный драматический смысл песни. С экспрессией трагической декламации звучат последние фразы «Шарманщика».

(Борис Гмыря)